«Особенный
человек» Рахметов в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?»
Сидя в одиночной камере Алексеевского
равелина Петропавловской крепости, в промежутках между допросами и голодовками
Н. Г. Чернышевский написал свое программное произведение «Что делать?».
Этот роман произвел эффект разорвавшейся бомбы в политической жизни России
и одновременно стал новым словом в русской литературе по форме и содержанию.
Н. Г. Чернышевский первым
в русской литературе создал образ революционера-практика, подготовившего
себя к жесткой борьбе против самодержавно-крепостнического строя. На первый
взгляд, Рахметов (так зовут этого героя) занимает в романе совсем мало
места. Всего-навсего в драматический момент передает главной героине письмо
от якобы умершего мужа и прочитывает ей лекцию на тему воспитания чувств.
Тут же в нескольких чертах автор обрисовывает биографию героя, загадочно
добавляя: «Я знаю о Рахметове больше, чем говорю». Мы понимаем
- цензура. По поводу того, кто был прототипом этого героя, единого мнения
нет, но, на мой взгляд, это образ, в котором Чернышевский собрал все восхищавшие
его черты разных людей, с которыми встречался по своей «антиобщественной»
деятельности. Фигура получилась значительная.
Фамилия Рахметовых была известна
на Руси очень давно. К девятнадцатому веку она накопила солидные состояния.
Следовательно, Рахметов рос в богатстве, но мог близко наблюдать в своем
поместье все несправедливости, чинимые отцом-крепостником. В Петербург
приехал «обыкновенным добрым и честным юношею» шестнадцати
лет и поступил на'факультет естественных наук. После знакомства с Кирсановым
начинается превращение Рахметова в «особенного человека».
Бог, конечно, не обидел этого юношу талантами. Но и характер его был неуемен.
Если читать умные и справедливые книги, — то, не отрываясь в течение трех
суток, пока не упадешь замертво. Если развивать физическую силу,— то стать
Никитой Ломовым, тянуть баржу за четверых. Если тренировать волю,— то
спать на гвоздях и голодать. Если узнать о горе народном,— то уж и не
забывать о нем ни на минуту, быть «мрачным чудовищем». Если
полюбить,— то все униженное и оскорбленное человечество, не оставив места
для личной жизни. «Так нужно»,— говорил он своим товарищам.
По моему, такая черта характера называется
«максимализм». Но знакомые называли Рахметова «ригористом».
В переводе с латинского «ригоризм» означает чрезмерно мелочную
строгость в соблюдении каких-либо принципов. Сам Н. Г. Чернышевский считал,
что строгость в соблюдении принципов не может быть чрезмерной. Он восхищался
своим героем, говорил, что среди множества знакомых только восемь человек
такого типа: «Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она
заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без
них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких
людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них
ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатель двигателей, это
соль соли земли».
Я очень уважаю Н. Г. Чернышевского,
но не могу на все сто процентов согласиться с его мнением о Рахметове.
То есть сам по себе Рахметов, возможно, и был так хорош, как говорит автор.
Но его образ несет в себе очень опасные зерна. Во-первых, я не могу доверять
человеку, который говорит о себе: «Я не должен любить»,— потому
что считаю — любить абстрактное человечество проще, чем против-' ную соседку
из второго подъезда. И если ее вредный и несознательный характер станет
помехой на пути к новому обществу, как с ней поступит последователь Рахметова?
Если Кирсанов говорит: «Я принимаю правило: против воли человека
не следует делать ничего для него»,— то Рахметов безо всякой деликатности
говорит Вере Павловне: «Вы ведь знаете, что разговора со мной нельзя
избежать, если мне покажется, что нужен разговор». Он уже присвоил
себе роль судьи, который лучше других знает, что кому нужно. Беспощадность
к себе часто дает ложное основание для беспощадности к другим.
На образе Рахметова воспитывали
себя многие люди. Среди них, конечно, были и подвижники, и настоящие герои.
Но рядом с «особенным человеком» вырастает «сверхчеловек».
А от ригоризма один шаг до терроризма. Поэтому я заканчиваю свою работу
строками Владимира Маяковского, над которыми стоит задуматься:
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
Вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие.
|
